Война Иллеарта - Страница 67

Вид Боевой Стражи вызвал в нем волну гордости. Это была его армия – орудие, смоделированное им самим, оружие, которое он сам заострял и знал как им владеть. Каждый воин стоял на своем месте в Дозоре, каждый Дозор занимал свою позицию вокруг трепещущего на ветру военного стяга своего Боевого Дозора; а тридцать восьмой Боевой Дозор расположился у подножия Твердыни Лордов словно человеческая мантия. Более пятнадцати тысяч металлических щитов отражали разгорающийся пожар восходящего солнца.

Все воины были пешими, за исключением хафтов и трети вохафтов. Эти офицеры были конными и держали знамена и маршевые барабаны. Они также должны были предавать сообщения и команды для Боевой Стражи. Трой отчетливо осознавал, что единственной вещью, которой не хватало его армии, было средство мгновенной связи. Без такого средства он чувствовал себя более уязвимым, чем хотел бы допустить. Чтобы компенсировать это, он создал сеть конных всадников, которые будут сновать челноками с места на место во время битвы. И он обучил своих офицеров сложным кодам сигнализации, передачи команд при помощи вспышек, флажков и взмахов руками, чтобы хотя бы при некоторых обстоятельствах можно было передавать видимые сигналы, но он не был эти м удовлетворен. В его руках были тысячи и тысячи жизней. И когда он пристально рассматривал свое войско, то ему казалось, будто он стоит на ветви дерева, которая качается на ветру.

Он отвернулся от Боевой Стражи и внимательно осмотрел всадников, собравшихся перед воротами. Отсутствовали только Тревор и Лерия. Здесь были Лорды Аматин и Морэм с двадцатью Стражами Крови и небольшой группой хайербрендов и гравлингасов, а также всеми гостившими в Твердыне Хранителями Учения и Первым Хафтом Аморин. Кавинант сидел в седле из клинго на одном из мустангов Ревлстона. А рядом с ним была Высокий Лорд. Мирха, ее золотая кобыла-ранихин, более чем когда-либо придавала ей вид сказочной героини, благородного персонажа, подобно той легендарной Королеве, ради которой Берек вел свою великую войну. Она наклонилась к Кавинанту, слушая его с интересом – даже почти с почтением – в каждой линии своего тела.

Это зрелище раздражало Троя.

Его собственные чувства к Высокому Лорду были в смятении; он не мог свести их ни к какой простой категории. Она была тем самым Лордом, который просветила его о сути его зрения. И по мере того как он учился видеть, она обучала его всему в отношении Страны, вводила его в этот мир с таким тихим восторгом, что он всегда думал о ней и о Стране совместно, как если бы она была воплощение Страны. Когда он пришел к пониманию угрожающей Стране опасности – когда он начал искать пути служить тому, что он видел – именно она была тем, кто воодушевлял его идеи. Она признала потенциальное значение его тактического мастерства, внушила всем веру в него; она придала его голосу силу для командования. Это благодаря ей отдавал он сейчас приказы огромной степени риска и вел Боевую Стражу на дело, в котором не стыдно было бы умереть.

И вот появился Кавинант, безразличный к ней, нечувствительный к ней. У него была аура горькой усталости. Борода затемняла его лицо, доказывая, что у него не было ни капли, ни на йоту веры в свое предназначение. Он выглядел как Неверящий, как неверующий. И его присутствие, казалось, унижало Высокого Лорда.

Разные угрюмые мысли проносились в голове Троя, но одна была преобладающей. Было кое-что, что ему следовало сказать Кавинанту – не потому, что Кавинанту это было бы полезно, но потому что он, Трой, не хотел оставлять никакого сомнения относительно этого в мыслях Кавинанта.

Вомарк дождался, когда Елена повернулась поговорить с Морэмом.

Тогда он подвел Мехрила сбоку к Кавинанту. Без предисловий он резко сказал:

– Я хочу сообщить тебе еще кое-что прежде чем мы выедем. Я хочу, чтобы ты знал, что я выступал против тебя перед Советом. Я сказал им, что ты сделал с дочерью Трелла.

Кавинант приподнял бровь. После паузы он сказал:

– И тогда ты обнаружил, что они уже все знают об этом.

– Да, – на мгновение он удивился, откуда Кавинанту это известно. А затем продолжил:

– Поэтому я потребовал, чтобы объяснили, почему они так полагаются на тебя. Я сказал им, что они не могут позволить себе тратить время и силы на реабилитацию людей подобных тебе, в то время как им следует беспокоиться о Фауле.

– И что они ответили?

– Они стали извиняться за тебя. Они сказали, что не все преступления совершаются порочными людьми. Они сказали мне, что иногда и хороший человек совершает дурное из-за боли в душе. Как Трелл. А Морэм сказал мне, что лезвие твоего Неверия обоюдоостро.

– И это тебя удивило?

– Да! Я сказал им…

– Тебе бы следовало ожидать этого. Или, по-твоему, о чем эта клятва Мира? Это – акт прощения прокаженных – таких как Кевин и Трелл.

И если бы не было прощения, то каждый преступник был бы навсегда потеря для людей.

Трой уставился в серое и мрачное лицо Кавинанта. Тон Кавинанта обескуражил его. Слова его казались издевательскими, циничными, но за ними была печать горечи, намек на самоосуждение, которых он не ожидал услышать. И снова он разрывался между гневом на безумие упрямства Неверящего и удивлением степенью глубины душевной раны Кавинанта. Неясный стыд заставил его почувствовать, что ему следует извиниться. Но он не мог заставить себя зайти так далеко. Вместо этого он издал затяжной вздох и сказал:

– Морэм тоже предлагает мне быть терпеливым с тобой.

Терпение… Хотел бы я, чтобы оно у меня было. Но дело в том, что…

– Я знаю, – пробормотал Кавинант. – Дело в том, что ты начинаешь уже обнаруживать как ужасна вся эта ответственность. Дай мне знать, когда ты начнешь чувствовать себя неудачником. Мы будем соболезновать вместе.