– Я был импотентным, бессильным, – он заставил себя сделать это пьяное признание сквозь свое больное горло, – я забыл, на что это похоже. К тому же, мы были одни. И я почувствовал себя снова мужчиной, но я знал, что это не было правдой, это было ложью, потому что я спал, должно быть, поскольку это не могло случиться каким-либо другим образом. Это было слишком. Я не мог это сдержать.
– Не говори со мной о бессилии, – ответила она строго. – Я – Высокий Лорд. Я должна победить Презирающего, пусть даже используя стрелы и меч.
Ее тон был резким, он слышал подтекст в ее словах, так, словно она хотела сказать: «Ты думаешь, что простое объяснение или извинение – достаточное возмещение?» И без болезненного оцепенения, которое оправдывало бы его, он не мог спорить.
Нет, сказал он себе дрожащим голосом. Ничего не будет достаточно.
Медленно, тяжело он поднял свою голову и посмотрел на нее. Сейчас он увидел в ней шестнадцатилетнюю девушку, которую он знал, ее мать.
Это были ее скрытые семейные черты. У нее были волосы ее матери, фигура ее матери. Волевое лицо было очень похоже на лицо ее матери. И она носила такую же одежду, какую носила Лена – с вышитым на плечах белым лиственным узором – узором Трелла и Этиаран.
Когда он встретился с ней глазами, то увидел, что они также были как у Лены. Они сверкали от чего-то, что не было гневом или осуждением; казалось, они опровергали приговор, который он услышал минутой раньше.
– Что ты собираешься теперь делать? – тихо сказал он. – Этиаран хотела… хотела, чтобы Лорды наказали меня.
Внезапно она встала, обошла его кругом. Затем нежно положила свои руки на его сжатые брови и начала растирать их, стараясь убрать узелки и бороздки.
– Ах, Томас Кавинант, – она вздохнула, в ее голосе была сильная тоска. – Я Высокий Лорд. Мне доверен Посох Закона. Я борюсь за Страну, и я не отступлюсь, хотя при этом красота может умереть и я могу умереть, или мир может умереть. Но во мне есть многое от моей матери Лены. Не хмурься на меня так. Я не могу выносить это.
Ее нежное, прохладное, утешающее прикосновение, казалось, обжигало его лоб. Морэм сказал, что она сидела возле него во время его тяжелого состояния прошлой ночью – сидела, наблюдала за ним и держала его руку. Дрожа, он поднялся на ноги. Теперь он знал, почему она вызвала его.
В воздухе между ними возникло взаимопонимание; вся ее жизнь была у него в голове и в сердце, к добру или не к добру. Но это было слишком; он слишком колебался и был слишком истощен, чтобы все это воспринять, чтобы иметь с этим дело. Его безжизненное лицо был о способно только к гримасам. Молча, он оставил ее, и Баннор проводил его обратно в его комнаты.
В своих покоях он погасил факелы, прикрыл чаши со светящимися камнями, затем вышел на балкон.
Луна поднялась над Ревлстоном. Все еще было полнолуние, и луна серебром плыла над горизонтом, заливая равнины мягким свечением. Он вдохнул осенний воздух и облокотился на перила, избавившись на мгновение от головокружения. Даже это ушло от него. Он не думал о том, чтобы выброситься. Он думал о том, как трудно теперь будет отказать Елене.
Незадолго перед рассветом его разбудил настойчивый стук в дверь.
Ему снился поход за Посохом Закона, его друг Сердцепенистосолежаждущий Морестранственник, которого участники похода оставили сзади охранять их тыл перед тем, как вступили в катакомбы горы Грома. Кавинант не видел его с тех пор, не знал, выжили ли великаны в эти опасные дни. Когда он проснулся, сердце его билось так, словно в дверь застучал его страх.
Окоченевший, еще не отошедший от сна, он открыл чашу со светящимися камнями, затем доплелся в гостиную, чтобы открыть дверь.
Он обнаружил за ней мужчину, стоящего в ярком свете коридора. Его голубая одежда, подпоясанная черным, и длинный посох однозначно свидетельствовали, что это Лорд.
– Юр-Лорд Кавинант, – сразу же заговорил мужчина. – Я должен очень извиниться перед Вами за то, что нарушил Ваш покой. Из всех Лордов я тот, кто более всех сожалеет о подобных вторжениях. Я испытываю глубокую любовь к отдыху. Отдых и еда, Юр-Лорд, сон и пища – они прелестны.
Хотя есть некоторые, кто скажет, что я перепробовал столько пищи, что не должен был бы требовать еще и отдыха. Без сомнения некоторые из подобных доводов предопределили то, что я был избран для этого трудного и вместе с тем непривлекательного путешествия. – Не спрашивая разрешения, он быстро прошел мимо Кавинанта в комнату. На его лице была ухмылка.
Кавинант прищурил свои близорукие глаза и стал пристально рассматривать мужчину.
Он был невысоким и тучным, с круглым, довольным лицом, и безмятежность его лица была подчеркнута веселыми глазами; он выглядел как незаконнорожденный херувим. Выражение его лица постоянно менялось: мимолетные улыбки, самодовольные и глупые ухмылки, хмурые взгляды, гримасы сменяли друг друга на поверхности его в целом доброго нрава. Теперь он рассматривал Кавинанта оценивающим взглядом, как бы стараясь проверить отзывчивость Неверящего на шутки.
– Я Гирим, сын Хула, – сказал он плавно. – Лорд Совета, как ты видишь, и любитель доброго веселья, как, может быть, ты уже успел заметить. – Его глаза шаловливо сверкали. – Я мог бы рассказать тебе о своем происхождении и жизни так, чтобы ты узнал меня получше – но у меня мало времени. Есть масса неприятных последствий от чести езды верхом на ранихине, но когда я предложил себя их выбору, я не знал, что эта честь может быть такой тяжелой. Может быть, ты согласишься отправиться вместе со мной?