Война Иллеарта - Страница 151

151

– Убегай! – крикнула она Мирхе, потом, опираясь на Посох, вылезла из завалившего ее по пояс щебня, после чего Морин оттащил ее в безопасность.

Хотя могучая кобыла была изранена и истекала кровью, у нее были другие намерения. С диким напряжением она устремилась к мустангу. Когда безумно кричащая лошадь проскакивала мимо, она вцепилась зубами в ее поводья.

Один напряженный момент она удерживала мустанга, пытавшегося переставлять ноги, поворачивая его по направлению к стене ущелья. Потом лавиной их снесло к основанию крутой выпуклости, а затем потревоженный их копытами холм щебня хлынул на них. С протяжным стоном груда камней завалила их обоих.

Мустанг как-то удержался на поверхности, боролся с потоком камней ниже по склону. Но Мирха не показалась. Кавинант крепко держался за свой живот, будто сдерживая тошноту. Ниже по склону Елена кричала:

– Мирха! Ранихин!

Волнение в ее голосе испугало его. Лишь через несколько мгновений он понял, что его вышедшая из-под контроля лошадь привела спутников уже более чем на две трети пути вниз по оползню.

– Надо идти дальше, – сказал Баннор решительно. – Здесь мы уже ничего не сделаем. Спокойствие нарушено. Будет больше обвалов. Мы подвергаемся опасности. – Недавние усилия даже не ускорили его дыхания.

Кавинант оцепенело сидел сзади Баннора, в то время как ранихин спускался вдоль стены к Высокому Лорду и Морину. Елена выглядела изумленной, пораженной своей печалью. Кавинант хотел приласкать ее, но Страж Крови не давал ему такой возможности. Баннор последовал мимо них дальше вниз по склону, и Морин с Высоким Лордом опустошенно следовали за его спиной.

Они нашли Амока ожидавшим их на траве в долине. Его глаза источали что-то похожее на беспокойство, когда он подошел к Высокому Лорду и помог ей слезть с лошади.

– Прости меня, – сказал он тихо. – Я принес тебе боль. Что я мог сделать? Я был бесполезен для таких нужд.

– Тогда убирайся, – воскликнула Елена грубо. – На сегодня ты мне больше не нужен.

Пристальный взгляд Амока сузился, как если бы Высокий Лорд ранила его. Но он сразу же подчинился ей. Поклонившись и взмахнув руками, он исчез.

Проводив его гримасой, Елена повернулась к оползню. Нагромождение булыжника скрипело и трещало от внутренних перемещений теперь гораздо сильнее, обещая в любой момент другие обвалы, но она проигнорировала опасность и встала на коленях у подножия оползня. Она наклонилась вперед, будто подставляя свою спину кнуту, и всхлипы прерывали ее голос, когда она стонала:

– Увы, ранихин! Увы, Мирха! Моя оплошность убила тебя.

Кавинант заспешил к ней. Он жаждал обнять ее, но ее печаль остановила его. С трудом он заставил себя сказать:

– Это моя вина. Не упрекай себя. Мне следовало лучше ездить верхом.

Он нерешительно протянул руку и погладил ее шею.

Его прикосновение, казалось, обратило ее боль в гнев. Она не пошевелилась, однако заорала на него изо всех сил:

– Оставь меня в покое! Это ты во всем виноват. Ты не должен был посылать ранихинов к Лене, моей матери!

Он отшатнулся, словно она ударила его. Сразу вспыхнула собственная инстинктивная ярость. Его моментально охватил ужас своего падения в ее глазах, как внезапный пожар охватывает сухое дерево. Ее скоропалительное обвинение изменило его в одно мгновение, словно все спокойствие недавних дней было неожиданно превращено в обиду и злость прокаженного. Он онемел от грубого оскорбления. Шатаясь, он повернулся и гордо пошел прочь.

Ни Баннор, ни Морин не последовали за ним. Они были заняты ранами и ссадинами своих ранихинов и его мустанга. Он прошагал позади них, затем продолжил спуск в долину, как клочок бессильной ярости, безнадежно трепещущий на ветру.

Через некоторое время глухие стоны оползня за спиной стали затихать. Он продолжал идти. Запах трав пытался отвлечь его, манил утихающий шум и темный, мягкий, тихий, сладостный покой соснового леса. Он отверг их, прошел мимо отрывистым, механическим шагом. Тупая ярость раздражала мозг, гнала все дальше. Снова! – кричал он сам себе. Каждая женщина, которую я любил!… Как могло случиться такое дважды в жизни?

Он продолжал идти так, пока не прошагал почти целую лигу. Тогда он заметил, что находится возле журчащего потока. Долина по обеим сторонам ручья была изрезана оврагами. Он шел, внимательно осматриваясь по сторонам, вдоль нее, пока не нашел заросший травой глубокий овраг, из которого не была видна северная часть долины. Там он улегся на живот, чтобы поглодать старую кость своего оскорбления.

Прошло время. Тень наползала на долину по мере того как солнце двигалось к вечеру. Сгущались сумерки, словно вытекая из щели между скал. Кавинант перевернулся на спину. Сначала он с суровым удовлетворением наблюдал, как темнота ползет по стене гор к востоку от него. Он чувствовал, что испытывает желание остаться в обществе лишь ночи да собственных утрат.

Но вот опять, с удвоенной силой, вернулось воспоминание о Джоан.

Это заставило его принять сидячее положение. Еще раз он обнаружил, что удивляется жестокости своего заблуждения, той злобе, что разлучила его и Джоан – для чего? Адский огонь! – выдохнул он. Сумерки заставили его почувствовать, что он слепнет от переполнявшей его злости. Когда он увидел Елену, идущую к нему по оврагу, она, казалось, шла сквозь легкий туман проказы.

Он отвернулся от нее, попытался сосредоточить взгляд на слабеющем свете, отбрасываемым заходящим солнцем на скалу к востоку от них; и пока его лицо было обращено в другую сторону, она подошла, уселась на траву у его ног. Он мог живо ощущать ее присутствие. Сначала она молчала. Но когда он все еще отказывался встретиться с ее пристальным взглядом, мягко сказала:

151