Елена и Кавинант не были так безразличны к холоду. Их восприимчивость коварно терзала их, заставляла каждый новый день жаждать продвижения к более теплому южному воздуху. Но одеяла и добавочные накидки были теплыми. Казалось, что Высокий Лорд от этого не страдает. И пока она не страдала, Кавинант не чувствовал боли. Он мог не обращать внимания на неудобства, и чувствовал себя таким умиротворенным, каким не был уже давно.
С тех пор, как они покинули Тротгард – с тех пор, как он сделал открытие, позволявшее ему любить ее без отвращения к себе, – он выбросил все остальное из головы и сосредоточился на своей дочери. Лорд Фаул, Боевая Стража, даже сам этот поиск были для него несущественны. Он следил за Еленой, слушал ее, ощущал все время ее присутствие. Когда у нее было настроение поговорить, он с готовностью обменивался с ней вопросами, а когда не было, он молчал. И за каждое настроение он был ей благодарен, мучительно тронутый предложением, которое она сделала предложением, которое он отверг. Он не мог удержаться от осознания того факта, что она не так довольна, как он. Ей нелегко было сделать это предложение, и она, казалось, не хотела принимать его отказ. Но печаль от того, что он причинил ей страдание, только обостряла его внимательность к ней. Он сосредоточился на ней как может только мужчина, глубоко знакомый с любовью.
И она не была слепа к этому. После первых нескольких дней их путешествия по горам она снова стала чувствовать себя свободно в его обществе, а улыбки ее выражали откровенность приязни, которую она раньше себе не позволяла. Он чувствовал, что теперь он в согласии с ней, и с радостью составлял ей компанию в путешествии. Временами он нашептывал что-то на ухо своей лошади, как будто наслаждался ездой на ней.
Но в последующие дни в ней медленно произошла перемена – перемена, которая была с ним никак не связана. По мере того как шло время, по мере того как они становились все ближе к секретному месту хранения Седьмого Завета – она все более становилась поглощенной целью их поездки. Она все чаще задавала Амоку вопросы, все более напряженно расспрашивала его. Временами Кавинант мог видеть в отсутствующем взгляде ее глаз, что она думает о войне – о долге, от которого ей пришлось отвернуться, – и в ее голосе были отдельные всплески безотлагательной настойчивости, когда она прилагала усилия и задавала Амоку вопросы, которые могли бы открыть его загадочное знание.
Это было бремя, которое Кавинант облегчить ей не мог. У него не было для этого достаточно знаний. Дни проходили, луна уже дошла до полнолуния, затем стала уменьшаться к последней четверти, а успеха у нее все не было. Наконец желание помочь ей хоть каким-то образом привело его к разговору с Баннором.
Странно, но он не чувствовал себя в безопасности со Стражами Крови – не физически, а эмоционально. Между ним и Баннором было напряженное неравенство. Холодный каменный взгляд харучая придавал тому повелительный вид человека, который не снисходит до выражения своих суждений о спутниках. А у Кавинанта были свои причины чувствовать себя неуютно с Баннором. Не раз он заставлял Банн .ра выносить атаки своей бессильной ярости. Но ему было больше не к кому обратиться. Он был совершенно бесполезен для Елены.
После замеченной им в Ревлстоне необычности он был настороже к тонкой тени противоречивости в отношении Стражей Крови к Амоку – противоречивости, которая и в Ревлвуде была проявлена, но не объяснена.
Однако он не знал, как подойти к этому предмету. Извлечь из Баннора информацию было трудно: обычная сдержанность Стража Крови делала расспросы бесполезными. К тому же, Кавинант решил не говорить больше ничего, что могло бы восприниматься как оскорбление преданности Баннора.
Баннор уже доказал свою верность в пещернятнике под горой Грома.
Первым делом Кавинант попытался выяснить, почему Стражи Крови сочли достаточным послать для защиты Высокого Лорда в этом поиске только Баннора и Морина. Он остро осознавал свою неловкость, когда заметил: Я полагаю, вы не думаете, что мы в этой поездке подвергаемся сколько-нибудь значительной опасности.
– Опасности, Юр-Лорд? – сдержанная веселость произнесенного Баннором, казалось, подразумевала, что любому, находящемуся под защитой Стража Крови, не нужно думать об опасности.
– Да, опасности, – повторил Кавинант с оттенком своей прежней резкости, – в эти дни это самое обычное слово.
Баннор размышлял какой-то момент, затем сказал:
– Это горы. Здесь всегда опасно.
– Например?
– Могут падать камни. Могут прийти бури. На этих малых высотах бродят тигры. Здесь охотятся огромные орлы. Горы, – Кавинант, казалось, слышал в тоне Баннора намек на удовлетворенность, – полны опасности.
– Тогда почему – Баннор, я действительно хотел бы это знать, – почему здесь только двое Стражей Крови? – А есть необходимость в большем числе?
– Если на нас нападут – тигры или еще что-то? Или если пойдет лавина? Вас двоих достаточно?
– Мы знаем горы, – бесстрастно ответил Баннор. – Нас достаточно.
Это было не то утверждение, которое Кавинант мог опротестовать.
Он попытался приблизиться к тому, что хотел узнать, по-другому, хотя этот путь приводил его на почву чувствительности – территорию, которой он хотел бы избежать.
– Баннор, я чувствую, что постепенно начинаю понимать вас, Стражей Крови. Я не могу утверждать, что уже понимаю – но я, по меньшей мере, могу признать вашу преданность. Я знаю, на что она похожа. Однако сейчас у меня такое ощущение, что здесь происходит что-то… что-то несообразное. Но что – я понять не могу.