Война Иллеарта - Страница 145

145

Оказавшись упакованным должным образом, он через сумерки вернулся к Высокому Лорду, специально топая, чтобы предупредить ее о своем появлении, но трава поглощала его мрачную горячность, и он производил беспокойства не больше, чем негодующий призрак.

Он нашел ее стоящей чуть ниже валуна. Она пристально смотрела на Тротгард, скрестив руки на груди, и не повернулась к нему, когда он подошел. Какое-то время он стоял в двух шагах от нее. Небо было еще слишком светлым от лучей заходящего солнца, чтобы появились звезды, но тени гор накладывали на Тротгард преждевременные сумерки. Накрытое полутьмой, лицо обещания Лордов Стране было скрытым и темным. Кавинант покрутил кольцо и насадил его крепче на палец, стискивая его с таким напряжением, будто оно должно было сейчас взорваться. Вода с мокрых волос стекала ему на глаза. Когда он заговорил, голос его был хриплым от волнения, которое он не хотел ни подавить, ни ослабить.

– Адский огонь, Елена! Ведь я же твой отец!

Она не подала виду, что слышит его, но через мгновение сказала задумчиво:

– Триок, сын Тулера, мог бы сказать, что тебе была оказана такая честь. Он не стал бы любезно выражать это словами – но сердце его сказало бы эти слова, или он имел бы такую мысль. Если бы тебя не вызвали в Страну, он мог бы жениться на Лене, моей матери. И ему не пришлось бы надолго перебираться в лосраат, потому что у него нет стремления к знаниям – управления хозяйством и жизни в подкаменье было бы достаточно для него. Но если бы он и Лена, моя мать, родили ребенка, который вырос и стал бы Высоким Лордом Совета Ревлстона, он все же почувствовал бы себя удостоенным – одновременно как вознесенным, так и скромным в этой свой части – в своей дочери.

Послушай меня, Томас Кавинант! Триок, сын Тулера, из подкаменья Мифиль действительно мой отец, – родитель моего сердца, хотя он и не отец мне по крови. Лена, моя мать, не была замужем за ним, хотя он и умолял ее разделить с ним жизнь. Она больше не хотела ни с кем разделять свою жизнь – ее удовлетворяла жизнь твоего ребенка. Но хотя она и не разделила с ним свою жизнь, она разделяла его жизнь. Он окружал заботой ее и меня. Он занял место сына в семье Трелла, отца Лены, и Этиаран, ее матери.

Ах, он был строгим отцом. Любовь из его сердца шла не прямыми путями – острая тоска и печаль и, да, гнев против тебя ослабляли его, находя все новые пути, когда старые оказывались отвергнутыми или разрушенными. Но он дал Лене, моей матери, и мне всю свою отцовскую нежность и преданность. Суди о нем по мне, Томас Кавинант. Когда мечты о тебе уводили мысли Лены от меня и когда мучительная потеря Этиаран лишила ее способности заботиться обо мне и потребовалось, чтобы все внимание Трелла, ее отца, обратилось к ней – тогда Триок, сын Тулера, позаботился обо мне. Он мне отец.

Кавинант попытался погасить чувства язвительностью:

– Ему бы следовало убить меня, когда был для этого шанс.

Она продолжала, будто не слышала его:

– Он защитил мое сердце от несправедливых требований. Он научил меня, что муки и ярость моих родителей и их родителей не должны обязательно разрушать или бесить меня – что я не являюсь ни причиной, ни лекарством от их боли. Он научил меня, что моя жизнь – только моя собственность, что я могу разделять заботу и утешение при огорчениях без того, чтобы разделять сами огорчения, без того, чтобы стараться быть хозяином жизни других людей, а не только собственной. Он учил меня этому – он, который отдал свою собственную жизнь Лене, моей матери.

Он ненавидит тебя, Томас Кавинант. Однако если бы он не стал мне вместо отца, я бы тоже питала к тебе отвращение.

– Как ты думаешь, – проскрипел Кавинант сквозь зубы, – долго я могу еще это выносить?

Она ничего на сказала. Вместо ответа она повернулась к нему. Слезы полосами текли по ее лицу. На фоне темнеющей перспективы Тротгарда четко был виден ее силуэт, когда она шагнула к нему, обняла за шею и поцеловала.

Он чуть не задохнулся от неожиданности, и ее дыхание проникло в его легкие. Он был оглушен. Черный туман заволок его зрение, когда ее губы ласкали его.

Затем он на миг потерял контроль. Он оттолкнул ее, будто ее дыхание было заразным. Крича «Стерва!», махнул рукой и со всей силы нанес ей удар по лицу тыльной стороной ладони.

От удара она отшатнулась.

Он бросился за ней. Пальцы его ухватили одеяло и сорвали его с плеч.

Но это неистовство не испугало ее. Она выпрямилась, не отступая и не уклоняясь, не делая никаких попыток прикрыть себя. С высоко поднятой головой, обнаженная, она прямо и спокойно стояла перед ним, словно была неуязвима.

Кавинант отступил. Он дрогнул и отошел, как будто она ужаснула его. – Разве я совершил еще недостаточно преступлений? – хрипло выдавил он.

Ее ответ, казалось, был внезапен и чист, и прояснил странную особенность ее взгляда. – Ты не сможешь совершить насилие, Томас Кавинант.

В этом нет преступления. Я делаю это добровольно. Я выбрала тебя.

– Нет! – простонал он, – не говори так! – он обхватил свою грудь руками, словно пытаясь прикрыть дыру в доспехах. – Ты просто опять пытаешься давать мне дары. Ты стараешься подкупить меня.

– Нет. Я выбрала тебя. Я могу разделить жизнь с тобой.

– Нет, не надо! – повторил он. – Ты не знаешь, что делаешь. Разве ты не понимаешь, как отчаянно я… я…

Но он не смог произнести слов «нуждаюсь в тебе». Он подавился ими. Он хотел ее, хотел того, что она предлагала, больше, чем чего-либо другого. Но не мог сказать этого. Стимул более фундаментальный чем желание сдерживал его.

Она не сделала к нему никакого движения, но голос ее уязвил его:

145